Поэтический сайт

Дарьи Мессинёвой

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв -
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
А.С. Пушкин

damessina.narod.ru

bd bd bd bd bd bd bd                Юмор В.В. Маяковского        bd bd bd bd bd

·   Главная (о сайте)

·   Духовная  поэзия  М.Ю. Лермонтова   

·   Кружок  В.В. Маяковского

·   Путь поэта

·   Заметки

·   Мои стихи

·   Любимые стихи

·   О себе

·   Ссылки

·   Гостевая книга

·   Напишите мне

·   Страница на стихах.ру

– Маяковский, зачем вы носите кольцо на пальце? Оно вам не к лицу.

– Вот потому, что не к лицу, и ношу на пальце, а не в носу.

(Ответ Маяковского на записку)

– Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!

– Я не печка, не море, не чума!

(Ответ Маяковского на записку)

– Как ваша настоящая фамилия?

Маяковский с таинственным видом наклоняется к залу.

– Сказать?.. Пушкин!!!

(Ответ Маяковского на записку)

– Я должен напомнить товарищу Маяковскому, – горячится коротышка, – старую истину, которая была еще известна Наполеону: от великого до смешного – один шаг...

Маяковский вдруг, смерив расстояние, отделяющее его от говоруна, соглашается:– От великого до смешного – один шаг.

– Почему вы так хвалите себя?

– Я говорю о себе, как о производстве. Я рекламирую и продвигаю свою продукцию, как это должен делать хороший директор завода.

(Ответ Маяковского на записку)

– Как вы себя чувствуете в русской литературе?

– Ничего, не жмет.

 (Ответ Маяковского на записку)

– Маяковский, что вы все подтягиваете штаны? Смотреть противно!..

– А если они у меня свалятся?

– Что?.. Ну, вы, товарищ, возражаете, как будто воз рожаете... А вы, я вижу, ровно ничего не поняли. Собрание постановило считать вас отсутствующим.

(Из выступлений Маяковского)

– Маяковский, вы считаете себя пролетарским поэтом, коллективистом, а всюду пишете: я, я, я.

– А как вы думаете, Николай Второй был коллективистом? А он всегда писал: мы, Николай Второй... И нельзя везде во всем говорить "мы". А если вы, допустим, начнете объясняться в любви к девушке, что же, вы так и скажете: "Мы вас любим?" Она же спросит: "А сколько вас?"

(Ответ Маяковского на записку)

"Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего", – написал Маяковский.

Понятия не имея об этой великолепной, образной строчке, Вадим Шершеневич, обладающий еще более бархатным голосом, несколько позже напечатал: "Я сошью себе полосатые штаны из бархата голоса моего". Такие катастрофические совпадения в литературе не редкость. Но попробуй уговори кого-нибудь, что это всего-навсего проклятая игра случая.

Стоило только Маяковскому увидеть на трибуне нашего златоуста, как он вставал посреди зала во весь свой немалый рост и зычно объявлял:

– А Шершеневич у меня штаны украл!

Бесстрашный литературный боец, первый из первых в Столице Мира, мгновенно скисал и, умоляюще глядя то на Есенина, то на меня, растерянным шепотом просил под хохот бессердечного зала:

– Толя... Сережа... спасайте!

(А. Мариенгоф)

Кафе поэтов "Домино" помещалось на Тверской, 18, как раз напротив теперешнего телеграфа.

– Я заметил, что чувством иронии иногда обладает и загадочный рок. Тот самый загадочный рок, с которым каждый из нас вынужден считаться, хотя бы мы и не верили в него. А я говорю это к тому, что над футуристической вывеской "Домино" во весь второй этаж растянулась другая вывеска – чинная и суровая. На ней черными большими буквами по белому фону было написано: "Лечебница для душевнобольных".

(А. Мариенгоф)

В тот предвесенний вечер 1919 года в маленьком зале, плавающем в папиросном тумане ржаво-серого цвета, Громовержец выступал с докладом "Наши урбанисты – Маяковский, Мариенгоф, Шершеневич".

Громовержец гордо провел по волосам, серебрящимся от перхоти. Его короткие пальцы были похожи на желтые окурки толстых папирос.

– Разрешите, товарищи, мне вспомнить один совет Льва Николаевича Толстого... – И Громовержец надменно повернулся к нам: – "Уж если набирать в рот всякие звучные слова и потом выпускать их, то читайте хоть Фета". Умный совет. Лев Николаевич кое-что понимал в литературе.

Щупленькая супруга Громовержца захохотала восторженно, но одиноко. Это было мужественно с ее стороны.

Громовержец пребывал в приятной уверенности, что каждого из нас он по очереди насаживает на вилку, кладет в рот, разжевывает и проглатывает. Не имея в душе ни своего бога, ни своего черта, он вылез на трибуну только для того, чтобы получить удовольствие от собственного красноречия. Говорил газетный критик с подлинной страстью дурно воспитанного человека.

– Товарищи, их поэзия дегенеративна... – Он сделал многозначительную паузу, которая в то время называлась "паузой Художественного театра". – Это, товарищи, поэзия вырожденцев! Футуризм, имажинизм – поэзия вырожденцев! Да, да, вырожденцев. Но, к сожалению, талантливых. Щупленькая супруга в сиротливом одиночестве опять захохотала и бешено захлопала в ладоши. Ручки у нее были шершавые и красные, как у тех девочек, что до самой глубокой осени бегают по двору без перчаток.

– И вот, товарищи, эти три вырожденца... – Громовержец ткнул коротким пальцем в нашу сторону. – Эти три вырожденца, – повторил он, – три вырожденца, что сидят перед вами за красным столом, возомнили себя поэтами русской революции! Эти вырожденцы...

Всякий оратор знает, как трудно бывает отделаться от какого-нибудь словца, вдруг прицепившегося во время выступления. Оратор давно понял, что повторять это проклятое словцо не надо – набило оскомину, и тем не менее помимо своей воли повторяет его и повторяет.

Громовержец подошел к самому краю эстрады и по-наполеоновски сложил на груди свои короткие толстые руки:

– Итак, суммируем: эти три вырожденца...

Маяковский ухмыльнулся, вздохнул и, прикрыв рот ладонью, шепотом предложил мне и Шершеневичу:

– Давайте встанем сзади этого мозгляка. Только тихо, чтобы он не заметил. – Отлично, – ответил я. – Это будет смешно. И мы трое – одинаково рослых, с порядочными плечами, с теми подбородками, какие принято считать волевыми, с волосами коротко подстриженными и причесанными по-человечески, заложив руки в карманы, – встали позади жирного лохматого карлика. Встали этакими добрыми молодцами пиджачного века. – Эти вырожденцы... Туманный зал залился смехом. Громовержец, нервно обернувшись, поднял на нас, на трех верзил, испуганные глаза-шарики. Маяковский писал про свой голос: "Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего".

Вот этим голосом он презрительно ободрил несчастного докладчика, глядя на него сверху вниз:

– Продолжайте, могучий товарищ. Три вырожденца слушают вас. Громовержец от ужаса втянул голову в плечи. Смех зала перешел в громоподобный грохот. Казалось, что вылетят зеркальные стекла, расписанные нашими стихами. Бедняга-болтун стал весьма торопливо вскарабкиваться на стул, чтобы сравняться с нами ростом:

– Товарищи!.. Товарищи!.. Я... как всегда... остаюсь... при своем... мнении... Они... эти вырожденцы...Больше он не мог произнести ни одного слова. Зал, плавающий в тумане, как балтийский корабль, оглушительно свистел, шикал, топал ногами, звенел холодным оружием, шпорами и алюминиевыми ложками:

– Вон!.. Вон!.. Брысь!.. В обоз!.. В помойное ведро!.. В те годы подобные эмоции не считались предосудительными. В левых театрах висели плакаты следующего содержания: "Аплодировать, свистеть, шикать, топать ногами и уходить из зала во время действия РАЗРЕШАЕТСЯ".

(А. Мариенгоф)

Источник: http://navigator.gramota.ru/lstory.html?subsection=10

Кружок В.В Маяковского

Кружок Маяковского в СМИ

Юмор В.В. Маяковского

bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd bd